Ранние рассказы [1940-1948] - Джером Дэвид Сэлинджер

У Рэя словно гора с плеч свалилась.

Вудраффы уже сидели за столиком. Их сверкающие стаканы с бурбоном были пусты, а стаканы с содовой — почти не тронуты.

— Я махала вам, — мягко упрекнула Барбару миссис Вудрафф. — А вы не помахали в ответ.

— Почему, я махала, — сказала Барбара.

— Вы видели, как мы отплясывали румбу? — спросила миссис-Вудрафф. — Правда, мы были великолепны? Филпинг в душе латиноамериканец. Мы оба латиноамериканцы. Я иду в туалетную комнату… Барбара?

— Не сейчас. Я наблюдаю за пьяным.

Не успела миссис Вудрафф подняться, как ее муж, подавшись вперед всем туловищем, зашептал молодым людям:

— Я стараюсь кое-что от нее скрыть. По-моему, в наше отсутствие наш сын собирается уйти в армию. Он хочет быть летчиком. Если бы миссис Вудрафф узнала. Она бы умерла. — Сделав это признание, мистер Вудрафф откинулся назад, глубоко вздохнул и, поймав взгляд официанта, знаком показал, что повторяет заказ. Затем он встал, энергично воспользовался носовым платком и отошел от столика. Барбара следила за ним глазами, пока он не скрылся из вида; потом повернулась и спросила Рэя:

— Вы любите мидий, устриц и всякое такое сырье?

Рэй слегка вздрогнул.

— Ну да. Пожалуй.

— А я не люблю» никакую моллюсочную еду, — смущенно проговорила Барбара. — Знаете, что я сегодня слышала? Я слышала, что корабль больше не сможет ходить в круизы до самого конца войны.

— Это только слухи, — прикинулся безразличным Рэй. — Не расстраивайтесь. Вы и — как его зовут — Карл сможете отправиться в этот же круиз после войны, — сказал он, наблюдая за Барбарой.

— Он собирается во флот.

— Я же говорю — после войны.

— Я знаю, — кивнула Барбара, — но… все так чудно, я чувствую себя так чудно… — Она внезапно умолкла, то ли не сумев, то ли не пожелав выразиться яснее.

Рэй придвинулся к ней чуть ближе.

— У вас красивые руки, Барбара.

Она спрятала руки под столик.

— Сейчас они ужасные. Я не нашла нужного, лака.

— Совсем они не ужасные. — Рэй взял ее руку… и тут же выпустил. Он встал, чтобы пододвинуть миссис Вудрафф ее стул.

Миссис Вудрафф улыбнулась, закурила и понимающе посмотрела на них обоих.

— Я хочу» чтобы вы поскорее отсюда ушли, — сказала она с улыбкой. — Это не слишком подходящее для вас место.

— Да? — Барбара широко раскрыла глаза.

— Серьезно. Такие заведения посещают, когда все лучшее позади и не осталось ничего, кроме денег. Даже мы не очень сюда вписываемся — Филдинг и я. Пожалуйста. Прогуляйтесь где-нибудь, — уговаривала миссис Вудрафф Рэя. — Мистер Уолтере, — не унималась она, — а сегодня нет никакого выезда на лоно природы или пикника на скорую руку?

— Кинселла, — довольно резко поправил Рэй. — Боюсь, что нет.

— Я ни разу в жизни не была на пикнике, — сказала Барбара.

— О! Какая жалость! Это такое удовольствие. До чего же мне отвратителен сорок первый год. Мистер Вудрафф сел на свое место.

— В чем дело, дорогая? — поинтересовался он.

— Да в том, что мне отвратителен сорок первый год, — сказала его жена каким-то странным голосом, и по ее улыбающемуся лицу побежали слезы. — Да, — продолжала она. — Он мне омерзителен. Он переполнен армиями, готовыми заглатывать все новых и новых мальчиков, девушками и матерями, готовыми поселиться в почтовых ящиках, и самодовольными плешивыми метрдотелями, которых все это не касается. Проклятый год. Гадкий год.

— Мы еще даже не участвуем в войне, дорогая, — сказал мистер Вудрафф и добавил: — Мальчики всегда должны воевать. Я воевал. Твои братья воевали.

— Сейчас другое время. Оно и гадкое по-другому. В нем нет ничего доброго. У тебя, у Поля и у Фредди оставалось дома хоть что-то хорошее. Боже мой! Если бы у Бобби не было денег, он бы даже не мог гулять с девушками. На что это похоже? Гаже не придумаешь!

— Так, — неловко заполнил паузу Рэй. Он взглянул на свои наручные часы, потом на Барбару. — Хотите посмотреть достопримечательности? — спросил он ее.

— Не знаю, — сказала Барбара, все еще не сводя глаз с миссис Вудрафф.

Мистер Вудрафф наклонился к жене.

— Хочешь немножко поиграть в рулетку, солнышко?

— Да, да, конечно, дорогой. — Миссис Вудрафф подняла глаза. — А-а, вы уходите, детки?

Было чуть больше четырех утра. В час ночи стюард, обслуживавший палубу левого борта, расставил часть своих шезлонгов так, чтобы в них могла с комфортом разместиться группка трезвенников, которая через несколько часов, отзавтракав, явится принимать солнечную ванну.

Есть уйма дел, которыми можно заниматься в шезлонге: поглощать горячую закуску, принесенную на подносе стюардом, читать журнал или книгу, показывать фотографии своих внуков, вязать, нервничать из-за денег, нервничать из-за мужчины, нервничать из-за женщины, страдать морской болезнью, глазеть на девочек, шлепающих к бассейну, глазеть на летучих рыб. Но целоваться, сидя в шезлонгах, пусть даже тесно сдвинутых, не очень-то удобно. То ли подлокотники слишком высоки, то ли увлеченная этим занятием парочка все время сползает вниз.

Рэй сидел слева от Барбары. Его правая рука, лежавшая на жесткой деревяшке ее шезлонга, затекла.

Их часы одновременно пропищали четыре раза.

— Как ты теперь себя чувствуешь? — спросил Рэй.

— Я? Хорошо.

— Не-е, не в том смысле. Ты еще немножко пьяная? Может, нам не надо было заходить в то последнее местечко.

— Я? Я и не была пьяная. — Барбара немного подумала, а потом спросила: — А ты был?

— Ни черта подобного. Я никогда не пьянею.

Эта явная дезинформация, казалось, мгновенно возобновила визу Рэя на пересечение незащищенной границы соседнего шезлонга.

После двух часов непрерывных упражнений губы Барбары слегка потрескались, но оставались по-прежнему нежными, чуткими и пытливыми. Рэй при всем старании не мог бы припомнить случая, когда его до такой степени волновала близость девчонки. Целуя Барбару сейчас, он опять был огорчен чистотой и упорной невинностью ее поцелуя.

Когда поцелуй окончился — с чем Рэй, как всегда, не мог безоговорочно согласиться, — он чуть-чуть отстранился и заговорил с хрипотцой в голосе, не объяснимой даже поздним часом и количеством потребленных коктейлей и сигарет.

— Барбара. Я не шучу. Мы это сделаем, а? Мы поженимся, а?

Барбара молчала в тишине, совсем рядом.

— Нет, правда, — упрашивал Рэй, как будто ему возражали. — Мы будем чертовски счастливы. Даже если нам придется воевать, меня, может, никуда не забросят, ни за какие там океаны. Я в этом смысле везучий. Мы бы… мы бы так здорово зажили. — Он всматривался в ее неподвижное лицо в лунном свете. — Поженимся? — умолял он.

— Не знаю, — сказала Барбара.

— Как это не знаешь? Ну и дела. Мы же созданы друг для друга.

— Я даже никак не запомню твое имя, — рассудительно заметила Барбара. — Честно. Мы почти друг друга не знаем.

— Послушай. Мы знаем друг друга гораздо лучше, чем многие люди, знакомые месяцами! — легкомысленно заявил Рэй.

— Не знаю. Что я скажу миссис Оденхерн?

— Его матери? Скажи правду, и все! — посоветовал Рэй.

Барбара не ответила. Она нервно грызла ноготь большого пальца. Наконец она заговорила:

— Ты думаешь, я дурочка?

— Я? Думаю, что ты дурочка? Конечно, нет!

— Меня считают дурочкой, — медленно проговорила Барбара. — По-моему, я все-таки дурочка.

— Перестань это повторять. Перестань, слышишь. Ты не дурочка. Ты… умница. Кто тебя называет дурочкой? Этот твой Карл?

Барбара ответила уклончиво.

— Да в общем нет. Больше девчонки. Одноклассницы. Подружки.

— Они ненормальные.

— Чем я умница? — пожелала узнать Барбара. — Ты говоришь, я умница.

— Ну, ты… просто умница, и все! — сказал Рэй. — Пожалуйста. — И исчерпав на этом свое красноречие, он наклонился и поцеловал ее долгим поцелуем — очень убедительно, как он надеялся.

Наконец Барбара мягко оторвала свои губы от его губ. Ее лицо в лунном свете было озабоченным, но каким-то размякшим, с приоткрытым ртом, как у человека, не сознающего, что за ним наблюдают.

— Хорошо бы не быть дурочкой, — сказала она ночи. Рэй был нетерпелив, но осторожен.

— Барбара. Я же говорил тебе. Ты не дурочка. Ну, пожалуйста. Ты вовсе не дурочка. Ты очень… мозговитая. — Он посмотрел на нее ревниво, собственнически. — О чем ты думаешь? — спросил он. — Об этом своем Карле?

Она покачала головой.

— Барбара. Послушай. Мы будем жутко счастливы. Без дураков. Ты думаешь, мы недавно знакомы. Я знаю. Но время такое паршивое. С этой проклятой войной весь мир вверх тормашками. Короче говоря, если двое любят друг друга, они должны друг за друга держаться. Да, они должны крепко друг за друга держаться. — Он всмотрелся в ее лицо уже с меньшим отчаянием, ободренный тем, что попал, как ему показалось, в самую точку: — Ты не согласна? — сдержанно спросил он.